Мистические гимны Орфея — собрание греческих гимнов, которые, как некоторые полагают, были написаны самим Орфеем, легендарным фракийским поэтом и музыкантом. Как гласит легенда, его музыка была способна передвигать неживые объекты. Время создания гимнов уходит корнями в греко-римский период. Томас Тейлор (переводчик гимнов) утверждает, что они, возможно, использовались в Элевсинских мистериях.
,,Древо Жизни» Регардье Израэль
 |
 |
Иерей Владимир Хулап
кандидат богословия, клирик храма св. равноап. Марии Магдалины г. Павловска, референт Санкт-Петербургского филиала ОВЦС МП
Длинная процессия медленно тянется из Афин к морю. Здесь все совершают ритуальное омовение, приносят жертву и проводят весь день в строгом посте, отказываясь даже от воды. С наступлением ночи облаченные в священные одежды женщины начинают бегать по берегу с факелами, ища кого-то и оглашая воздух безутешными криками.
Мерцание огней, танцы и громкое пение накаляют атмосферу, вводя участников церемонии в состояние транса. Напряжение достигает своего предела, но вот раздается громкий удар гонга и толпа взрывается радостными криками! Все направляются к святилищу, в которое входят только немногие, достигшие высшей степени посвящения. Здесь, при ярком свете пламени им показывают священный образ богини Персефоны. Цель достигнута: они — победители смерти… Так выглядели елевсинские мистерии, один из самых популярных ритуалов Древней Греции.
Чем же были античные мистерии? Само слово μυστήριον происходит от глагола «μύω» — «закрывать (уста)», «скрывать», «хранить молчание». Тем самым перед нами — тайные культовые практики, и именно в этой таинственности заключалось их отличие как от общественного государственного культа, так и от повседневных домашних ритуалов той эпохи.
Поэтому они обычно совершались по ночам, а участвовать в них могли только те посвященные, которые прошли через определенные обряды инициации — строгий пост, очистительные жертвы, ритуальные омовения.
Мистерии были чрезвычайно популярны, и это объясняется довольно просто: в религии человек ищет личного контакта с высшими силами, но этого ему не могли предоставить ни тогдашняя пышность официальных государственных жертвоприношений, ни те обряды, которые совершались в греческой семье, скорее «по инерции».
Придя из Малой Азии и Египта, мистериальные культы получили широкое распространение в Греции и Риме с VII века до Рождества Христова по IV век нашей эры.
Наряду с елевсинскими мистериями самыми известными были культы Кибелы и Атиса, Исиды и Осириса, солнечного бога Митры и бога виноделия Диониса.
Жажда спасения
Истоки мистерий лежат в глубокой древности. Вероятно, они восходят к вегетационным обрядам, связанных с наблюдением процесса ежегодного умирания и возрождения окружающей природы. Поскольку природу персонифицировали и представляли в виде того или иного божества, в этом новом личностном облике ее судьбу можно было сравнивать с судьбой человека. Подобно природе человек должен умереть, однако подобно ей он хотел бы вновь ожить. Неудивительно, что большинство мистериальных божеств были в той или иной мере связаны с процессами жизни и смерти: похищенная Аидом в подземное царство Персефона, которую находит и вызволяет ее мать Деметра; жестоко убитый титанами и оживший Дионис; Митра, убивающий священного быка, из которого появляются все растения и животные.
Характерно, что в мистериях акцент делался не на каком-то развитом догматическом учении, но на регулярном совершении определенных ритуалов.
В их центре находилось «драматическое» представление сцен из жизни божества. Все посвященные в той или иной мере принимали участие в этом сакральном представлении, стремясь тем самым стать причастными жизни божества и надеясь, что душа человека после смерти сможет обрести «спасение» (σωτηρία). Для более надежной гарантии этого спасения люди старались быть посвященными в возможно большее количество мистерий. Поскольку государственная религия была ориентирована только на земное благополучие, мистерии стали своего рода ее личностным дополнением. Именно поэтому их высоко ценили такие выдающиеся личности, как Софокл и Платон. Цицерон говорил о мистериях, что они «учили их участников жить радостно и умирать с надеждой».
При совершении мистерий наиболее популярны были те культовые формы, которые могли ввести человека в состояние экстаза, «вывести его из себя», раздвинуть границы реальности: шумная музыка, танцы, определенные виды пищи и напитков, контраст света и тьмы и т. д. Воспоминание о крайних формах таких обрядов до сих пор сохранилось во многих европейских языках. Всем известное слово «оргия» происходит от «эргон» («дело» — того же самого корня, который находится и в составе нашего слова «литургия» («общее дело»)), его значение общеизвестно и указывает на необузданность и бесчинства, которые царили на некоторых мистериях. Оргии Вакха (он же Дионис) или вакханалии были настолько ужасны — дело иногда доходило до того, что неистовствующие женщины разрывали на части живых животных, — что римский сенат запретил их особым указом в 186г. до Р.Х.
Тем самым мистерии представляли собой несовершенную человеческую попытку преодолеть своими силами земные законы и победить смерть хотя бы таким образом. Их неоднозначную сущность замечательно определил литургист Одо Казель (1886-1948): «С благороднейшими порывами души здесь соседствуют темные силы сладострастия и эгоизма, зачастую подавляющие самые высокие стремления. Мистерии подобны изысканному вину, в котором образовался дурной осадок.
Погружаясь в них, мы чувствуем себя подобно путешественнику в тропиках. Он радуется пышной растительности, яркому великолепию цветов и птиц.
Однако его нога часто попадает в гниль, душные запахи одурманивают его чувства, в чаще подстерегает хищный зверь и извивается ядовитая змея».
Близнецы-братья?
Немаловажным фактором в истории мистерий стало то, что они обрели свое второе дыхание в эпоху римских императоров, особенно во II в. Р. Х. — то есть практически одновременно с распространением молодого христианства. Это дало повод некоторым исследователям, занимавшимся греко-римской античностью, утверждать на основании терминологического сходства мистериального словаря древности и христианской сакраментологии, что христианские Таинства якобы возникли из эллинистических мистерий. Действительно, по-гречески «таинство» звучит как μυστήριον, и уже кальвинист Исаак Казобон (1559-1614) озвучил данную гипотезу. Этот тезис активно и систематически развивала эволюционистская школа «истории религий» во второй половине XIX — начале XXв., рассматривавшая христианство как более или менее удачное синкретическое продолжение язычества и иудаизма. Однако в 1920-30-х годах подавляющее большинство исследователей пришло к выводу о том, что говорить о подобной зависимости нет никаких оснований: в той среде, где возникли христианские Таинства, не было никакой возможности для соприкосновения с языческими культами, сущность двух богословских систем является принципиально различной, а ритуальное сходство, если оно и существует, является только внешним. Говоря о связи языческих мистерий и христианских Таинств, важно различать три периода.
Тайна, открытая миру
У апостола Павла термин μυστήριον встречается довольно часто, обозначая тайну спасения мира, совершенного во Христе. Эта премудрая воля Божия о спасении мира пребывает в тайне (1 Кор. 2, 7), она от века сокрыта у Бога, Творца мира (Еф. 3, 9). Сокрытый и непостижимый божественный план открылся и осуществился во Христе. То, что было скрыто от прежних поколений, теперь явлено апостолам (Еф. 3, 5), задача которых — возвещать эту тайну Божия спасения во Христе всем народам (Рим. 14, 24).
Итак, христианская «мистерия» кардинальным образом отличается от мистерий языческих. Если в последних речь шла о сохранении в строжайшей тайне их содержания, доступного только немногочисленным посвященным, то тайна спасения мира во Христе, «тайна благовествования» (Еф. 6, 19) открывается всем людям, независимо от их национальности, профессии, образования и социального положения. Сам Бог «открыл нам тайну Своей воли по Своему благоволению» (Еф. 1, 9) — «тайну Христову» (Еф. 3, 3), которая, конечно, в результате этого не становится менее таинственной и глубокой.
Мистерии ложные и истинные
Второй период — это время борьбы христианских авторов II-IIIв. с мистериями, которые за это время обрели большую популярность и начали представлять серьезную угрозу для роста христианства ввиду своей привлекательности для широких масс населения.
Одновременно некоторые литургические элементы христианского Крещения и Евхаристии имели ряд схожих внешних черт с мистериальными практиками (омовение водой, запечатление участников особым знаком, трапезы из хлеба и вина, в которых могли принимать участие только посвященные).
Очевидно, такое сходство вызвало определенный соблазн, поэтому около середины IIв. Р. Х. св. Иустин Философ († ок. 165г.), повествуя в своей «Апологии» об установлении Евхаристии на Тайной Вечере, делает следующее замечание: «То же самое злые демоны из подражания научили делать и в таинствах Митры; ибо, как вы знаете или можете узнать, — при посвящении вступающего в мистерии, предлагается там хлеб и чаша с водою».
С ним полностью согласен западный автор Тертуллиан († ок. 220г.), который говорит, что дьявол «подражает даже самим священным таинствам в идольских мистериях. И он сам крестит некоторых, — тех именно, кто верит в него и верен ему: он обещает взамен снятие грехов в этой купели. И Митра чертит там знаки на лбах своих воинов, празднует он и приношение хлеба, представляет образ воскресения».
Отцы Церкви резко и бескомпромиссно выступали против мистерий, но одновременно, руководствуясь миссионерским стремлением, они неоднократно увещали язычников: приходите к нам — истинные мистерии у нас!
Мы встречаем подобный призыв у Климента Александрийского († 215г.): «Приди, безумец, приди к разумению! Я покажу тебе Логос и мистерии Логоса, и истолкую их тебе согласно твоим собственным представлениям. Здесь возлюбленная Богом гора — не предмет священных трагедий, но посвященная драмам Истины… на ней не безумствуют женщины, поглощенные плотской похотью, но дщери Божии, благие агницы, прорицающие о священных оргиях Логоса… Хор состоит из праведников, он поют гимн Творцу мира… О воистину священные мистерии, о чистый свет! Иерофант (первосвященник) — Господь, Он ведет миста к свету и дает ему печать; Он показует Отца верующим… Это праздник моих мистерий. Если хочешь, приди и ты, прими посвящение!»
Христианская мистагогия
Наконец, наступил IVв., когда христианство стало разрешенной, а затем и государственной религией. Враг в лице языческих соперников перестал быть опасным, не было больше нужды воевать с ним. С этого времени христианские авторы, уже не стесняясь, используют выражения из мистериального языка для описания христианского богослужения.
Возникает даже своего рода богословская «мода» говорить о Таинствах на языке мистерий: готовящий уверовавших к вступлению в Церковь называется «мистагог», а его учение — «мистагогия» («тайноводство»), крещеные — это «посвященные», а само Крещение обозначается как «просвещение» и т. д.
В этот же период возникает т. н. «дисциплины тайны» (disciplina arcani). Ее предметом были определенные богослужебные действия и тексты: чинопоследования Крещения и Евхаристии, текст Символа веры, молитва «Отче наш».
Все эти действия и слова должны были храниться в тайне от некрещеных — язычников и катехуменов, покидавших храм до начала собственно Таинства Евхаристии. И даже до сих пор мы произносим в молитве перед Причастием древние слова: «Не бо врагом Твоим Тайну повем» — «Я не сообщу Твоим врагам Тайну (μυστήριον)».
Тексты Псевдо-Дионисия Ареопагита, возникшие ок. 500г., полны мистериальных выражений: речь в них постоянно идет об «иерургии» (священных обрядах), «иерологии» (священном языке), «телете» (обрядах посвящения) и т. д. Именно они впоследствии оказали большое влияние на развитие византийской литературы, которую данная терминология отличает от текстов прежней эпохи.
Конечно, говоря об этом различии, важно помнить, что речь идет только о внешней словесной оболочке, а не о сути.
Прообраз и исполнение
Итак, перед нами не зависимость христианских Таинств от языческих мистерий, а яркое свидетельство гибкости христианства и его готовности обращаться к миру на понятном ему языке.
Христианство, распространявшее Благую весть в области эллинистической культуры, успешно использовало термины мистериальных религий, чтобы сделать свою проповедь более доступной для язычников.
В свою очередь греко-римский мир был в определенной мере подготовлен через мистерии — последнее слово языческих религий — к принятию христианской проповеди. Они были той подготовительной школой, тем жертвенником с надписью «Неведомому Богу», которую проходили язычники — подобно тому как Ветхий Завет был подготовкой к принятию Христа для иудеев.
Конечно, налицо существенные различия: там — миф, здесь — историческая реальность, Иисус Христос, «распятый за нас при Понтии Пилате».
Там — лишь персонифицированный природный процесс, ежегодное весеннее возрождение жизни, здесь — дело Божественной благодати и любви для искупления человечества.
Там все остается природным и чувственным, человеку не выдвигаются никакие нравственные требования, здесь же необходимо полное изменение и обновление жизни.
Но все то, к чему язычники стремились в своих мистериях, и даже намного больше, принес в мир Христос. Сын Божий пришел в мир, пострадал, умер и воскрес, тем самым открыв дорогу всему человечеству ко спасению. Он дал реальную, а не призрачную возможность обретения новой жизни и истинного избавления от проклятия смерти. Все тайное стало явным.
By Valerie Willis
Oracles have been some of the most mesmerizing characters in a wide range of Fantasy and Science Fiction works, including roleplaying games (like Dungeons & Dragons), books (like The Last Oracle by James Rollins), and even in the movies (like 300, in whichthe oracle warned of the fall of Sparta). At the core of it all, many will say the traditions of the oracle were part of Greek and Roman mythology. Visitors to Delphi, in Greece, are honored to visit the physical location where, long ago, The Oracle of Delphi sat upon the Sibyl Stone to give her predictions.
Was she real or myth?
Upon writing my novel, The Oracle (book three of The Cedric Series), I stumbled upon some amazing discoveries…
The Origins Of The Oracle…
The word oracle is a late 14th century term, which makes its creation almost a thousand years after the fall of the last known oracle . The term as we know it today implies a median or messenger from god, or fortune teller. Chasing the origins of the word, past its Old French starts (as a temple or house prayer), beyond the Latin oraculum (meaning divine announcement), we find ourselves at the root of a long forgotten language. Here we uncover the foundation, orare, still found in the Spanish language, which means to plead or beg. Old or Archaic Latin, the foundation upon which Latin and Romance languages were built, has vocal usage. This predates its earliest known written form, which is on on a belt buckle dating in the seventh century BC .
This leads me to reveal that, during the age in which oracles existed, they were never referred to as such. Instead, the proper word would be sibyl. If we venture back into the origins of this word, the ancient Dorian (older than Archaic Latin) word siobolla (meaning “divine wish”), was adapted to become sibylla in Ancient Greek, the official term for a woman possessed by powers of prophecy .
Now we are getting to the root of the matter. Oracle is a new term, far from the proper title used in their own time.
In the Beginning…
One of the more well-known oracles is that at Delphi, where a shrine to The Oracle dates as far back as 1400 BC. This fact is a little confusing, since Greek Mythology was first introduced orally during the “Age of Heroes” (the Bronze Age) in the 11th century BC . A three-hundred-year gap stands between the existence of Oracles and the Greek Mythology that is their supposed origin.
The Oracle at Delphi had a shrine, and devoted followers, along with an established system for successors. We can only ponder as to why she wasn’t deemed a goddess herself, and wonder how the oracle in Delphi is devoted to Apollo? Wouldn’t that mean Apollo predates his own mythos? (An interesting question for another article.)
Delphi, Greece
This location was first settled by small tribes in the Bronze Age, between the 14th and 11th centuries BC. If the name feels familiar, this has been one of the pivotal locations for the Olympics since the 20th Century, and before that, the Pythian Games. The location became subject to Roman rule in 191 BC , and it was ransacked for treasuries, falling under scrutiny for Christian practices. Visiting the area today, you can see Mt. Parnassus and remnants of the temples on its plateau. The two significant locations here are the Sibyl Stone and the Treasury of Apollo. At one point, Delphi was the center of the world for many ancient people, and the oracle (or sibyl) was at its core. By the 8th century BC, the oracle was internationally known, the most well-documented being Pythia.
At Delphi, vapors seeped out of the earth and springs, containing chemicals that induced a hallucinogenic state and even ecstasy. The fumes were cold, boiling out of the Castalian Springs at the Oracles feet. She sat upon a tripod stool and sang, mumbled, and spoke her prophecies. The location was sealed, or blocked off, after the temple fell apart following the last Roman raid. Many believe this is the reason the oracle finally lost her hold on the world, as the fumes lost their potency. Volcanic activity is not uncommon in this area, with Mt. Vesuvius just across the Ionian Sea – the volcano that notoriously wiping out Pompeii and Herculaneum. Regardless, modern geologists have confirmed intoxicating fumes were indeed seeping up through the limestone and springs in the area.
Thr first Oracle and the Sibyl Stone…
The stone is named after the first oracle, referred to as the Sibyl. Her real name was Herophile , though she is associated with several others. The oracle was originally considered to speak on behalf of Gaia herself. Herophile, the great prophetess who lived on the plateau of Mt. Parnassus, earned herself quite the reputation for her accuracy. She stood upon a chunk of stone and spoke her predictions. Later, the sacred stone was named the Sibyl Stone. Sadly, most of the books and tomes in which her many predictions were recorded have been destroyed in fires. Many of them were kept in Rome, but fires in 84 BC and 69 AD devoured what had been left behind by the first oracle, Herophile.
Despite the loss of so much, there are some written pieces surviving within the Sibylline Collection , which has a wonderful, translated digital file you can download. It describes Herophile as a priestess of Gaia. Her famous abilities shocked the world countless times and even now, many speculate her words are dubiously placed within the pages of religious books, which have stood the test of time. These temples and shrines that sprang up all across the landscape surrounding the oracle depicted Apollo and his sister, Artemis, battling giants and monsters alike. One can’t help but wonder if Herophile was Artemis herself, although she predates Christianity and written Greek Mythology.
Greek and Roman Influences…
During the Dark Ages and the time of Ancient Greece (12th to 1st centuries BC), an alliance of tribes in Greece tasked themselves with defending the oracles in Delphi. The oracles shifted their own devotion from Gaia to Apollo, to appeal to their new protectors. Their influence was so great, they were depicted on Greek money early on in their ascension. Many kings and rulers traveled far and wide to see the oracle on the Sibyl stone, and later within the Temple of Apollo. It was, perhaps, a way for the tribes to stay under the radar, and prevent themselves being completely pummeled by the turmoil unfolding around them.
Herophile and her successors were noted to have written nine books, which a Sibyl brought to the Roman King Tarquinius. She demanded three hundred pieces of gold for them. The Roman, unsure what the books were, denied her request and she threw three of the books into the fire. Later, she approached again with the remaining six, demanding the same price. The king humored her, looking over the tomes, only to be astonished by the predictions. Thus began Rome’s relationship with the oracle, and the rise of a new wave of honoring and relishing them. Although these six tomes and those commissioned after the initial buy were later lost in fires, the oracle once again proved she was fully capable of securing her own future with her own ability. This was the epitome of feminine power, in a time when very little seemed to be evident.
Downfall of the Oracle…
The biggest discrepancy and conflict in the story of the oracle is when they faded from the world. One fact remains consistent: the sibyls were wiped out by Julian the Apostate, the Christian emperor who flipped back to paganism, and turned to them for aid in his efforts. Not just one, but several sibyls, refused to aid him or provide a single prophecy to him. In the translated Sibylline Collection, Book 12, line 316 predicts the coming of Julian and his destruction of many men. Perhaps this prior prophecy is why the oracles of his time had refused to aid him . Outraged, Julian funded a campaign to wipe out all known sybils and their temples. The reign of the oracle fell, the last shrine emptied in 390 AD by the order of the Christian Emperor Theodosis , and the shrine was leveled.
The sibyls were an order of soothsayers who shook the world, spanning the Bronze Age, the Dark Ages, Ancient times, and traversing through the Age of Antiquity. Their followers came from a mixture of backgrounds, from paganist Sabine tribes, to Persian royalty, to Christian Emperors. The Oracle of Delphi should be seen as an umbrella term for the nameless faces who foretold and forewarned the world of what was to come.
(Введение)
О Великой Богине
Многие трудности, с которыми сегодня сталкиваются женщины, возникают как следствие их перехода в новое поле деятельности, ранее принадлежавшее мужчинам, для которого женских мифологических моделей не существует. Следовательно, женщина оказывается с мужчиной в отношениях конкуренции, и может при этом утратить чувство собственной природы. Она уже, по праву, представляет собой некое явление. И традиционно (около четырех миллионов лет) отношения этого «явления» с мужчиной переживались и были представлены, не как непосредственно конкурентные, но, как отношения сотрудничества в общих испытаниях, продолжения и поддержания жизни. Ее биологически определяемая роль состояла в рождении и воспитании детей. Роль мужчины заключалась в поддержке и защите. Обе роли являются архетипическими как с точки зрения биологии, так и с психологической точки зрения. Но вот мужчина изобретает пылесос, и женщина хоть немного освобождается от своего традиционного рабства, зависимости от домашней работы. Женщина переходит в новое поле деятельности, погружается в джунгли индивидуального поиска достижений и самореализации, для которых не существует женских моделей. Кроме того, строя свою индивидуальную карьеру, женщины постепенно проявляются как дифференцированные личности, уходят от старого архетипического акцента на биологической роли, к которой, однако, их психика все еще органично привязана. Мрачная молитва Леди Макбет, перед ее ужасным деянием – «извратите пол мой» – может стать невысказанным, из глубины души рвущимся воплем множества новых соперниц, ступающих в эти мужские джунгли.
Но такой необходимости нет. Вызов этого момента (многие женщины принимают его и отвечают на него, идя по своему истинному пути, а не по пути не мужчин) – возможность расцвести как индивидуум, не как биологический архетип, не как личность, имитирующая мужчину. И, повторяю, в нашей мифологии нет модели для женского индивидуального квеста. Как нет модели для брака мужчины с индивидуированной женщиной. Это наше общее поле, наша общая задача, мы должны проработать ее вместе, не со страстью (которая всегда архетипична), но с состраданием, терпеливо поддерживая и усиливая рост друг друга.
Я где-то читал о старом китайском проклятии: «Чтоб тебе родиться в интересные времена!» Сейчас очень интересное время: нет модели ни для чего происходящего. Все меняется, даже закон мужских джунглей. Это период свободного падения в будущее. Каждый должен пройти свой собственный путь. Старые модели не работают; новые еще не появились. На самом деле, именно мы уже сейчас формируем новое, творя наши интересные жизни. И в этом заключается значение (в мифологическом смысле) вызова нашего времени: мы – «предки» будущего века, невольные создатели поддерживающих его мифов, мифические модели, которые будут одухотворять жизнь тех, кто придет за нами. В самом прямом смысле, это момент творения. Ибо, как было сказано: «Никто не вливает вина молодого в мехи ветхие: иначе молодое вино прорвет мехи, и вино вытечет, и мехи пропадут; но вино молодое надобно вливать в мехи новые». (Марк 2:22). Мы должны стать теми, кто готовит свежие мехи для нового пьянящего вина – от которого мы уже отпили первый глоток.
Богиня в каменном веке.
В искусстве палеолита, начиная с периода разрисованных палеолитических пещер на юге Франции и севере Испании (30 000 – 10 000 до н.э.), образ женщины представлен хорошо известными малыми «Венерами», обнаженными фигурками. Тело женщины – это ее магия: оно одновременно взывает к мужчине и выступает как вместилище всей человеческой жизни. Это значит: магия женщины первична, она происходит от самой природы. Мужчина, напротив, всегда представлен в некой роли, выполняющий некую функцию, он всегда что-то делает. (И в самом деле, даже сегодня, мы обращаемся к женщине и рассматриваем ее с точки зрения ее красоты, а к мужчине – с точки зрения того, что он может сделать, то, что он сделал, какова его работа).
Жизнь в те времена была жизнью охотящихся и добывающих пищу племен: женщины собирали коренья, ягоды и мелкую дичь, а мужчины, выходили на опасную большую охоту. Они также защищали своих жен и дочерей от мародеров – ибо женщины, вам следует знать, были ценной, а также интересной добычей. Лук и стрелы еще не были изобретены. Часто случались охотничьи и боевые столкновения. И животные были огромны: шерстистые мамонты и носороги, огромные медведи, стада быков и бизонов, львы. При таких обстоятельствах (а эти обстоятельства были доминирующими на протяжении сотен тысяч лет; действительно, именно в тех условиях развивалось тело, в котором мы сегодня обитаем, именно тогда оно утвердилось в своих функциях) развивался и поддерживался радикальный раскол между мирами и интересами женщин и мужчин. Это был не только биологический выбор функций, но и социальное обучение, ведущее в двух совершенно разных направлениях.
Маленькие женские фигурки были найдены, не в больших разрисованных пещерах, служивших местами проведения мужских обрядов, а в приютах, где жили семьи. Никто никогда не жил в глубокой, темной, сырой, и опасной пещере. Они оставались местом проведения ритуалов мужской магии. Здесь происходило превращение мальчиков в смелых мужчин и обучение их обрядам охоты. Здесь с помощью обрядов умиротворяли зверей, благодарили их за отданные жизни. Здесь с помощью магии возвращали свою жизнь во чрево матери всех нас, во чрево этой Земли, темной и глубокой, в загадочную утробу, самую большую пещеру – во имя возрождения. Прекрасные формы животных на каменных стенах этих ранних храмов человечества (утробы богини Земли, как позднее соборы стали утробой Матери-Церкви) являются изначальными формами тех стад животных, что бродили сверху, по земле Верхнего мира, населенной животными равнин. Поразительно, когда спускаешься вниз, в эти пещеры, в абсолютном неведении, потеряв всякое чувство направления, светлый мир наверху становится только памятью и, что особенно удивительно, тенью мира. Реальность находится здесь. Стада и все живое там наверху – вторичны: из того мира они извлечены и в этот мир они вернутся. В некоторых из этих величайших пещер мы встречаем портреты мастера церемонии – шамана, колдуна, кем бы он ни был. Их не изображают просто стоящими обнаженными, как маленькие фигурки Венеры. Они облачены в специальный костюм, в маску, они всегда что-то делают. Одним из ярких примеров может служить так называемый Колдун из пещеры, известной как «Три Брата» (Les Trois Freres – фр.). Но есть и другие. Все они в масках, они по форме наполовину — животные, они творят магию великой охоты.
Женская и мужская магия: конфликт и согласие.
Существует ряд доказательств, что между двумя видами магии, женской и мужской, на различных этапах жизни первобытных охотников и собирателей не только существовало напряжение, но и, порой, возникали вспышки физического насилия. В мифологии ряда очень примитивных обществ (пигмеи из Конго, племя Она Огненной Земли и т.д.), мы находим подобные легенды: изначально вся магическая сила была с женщинами. Затем мужчины убили их почти всех, оставили в живых только самых юных девушек, которых еще не обучали тому, что знали их матери. Мужчины забрали знания себе. И в самом деле, в одной из крупных жилых пещер палеолита на юге Франции (пещера Лоссель) нашли множество разбитых женских статуэток. Ученые предположили, что статуэтки, возможно, в какой-то момент были намеренно разрушены.
Как правило, в тех обществах, где присутствует подобная мужская легенда и проводятся тайные мужские обряды, женщины пребывают в страхе перед пантеоном намеренно придуманных духов, появляющихся в масках во время ритуалов. И все же, Колин Тернбулл сообщает об удивительном наблюдении: в наиболее редких, наиболее сакральных мужских обрядовых церемониях женщины участвуют в полной мере. Так проявляется скрытая истина: женщины знают все о мужских ритуалах, женщины осознаются как обладатели большей и более сущностной силы. Другая система верований является вторичной, не природной, а происходящей из общественного порядка. Она принята по согласию с представителями обоих полов в сложной общественно полезной игре веры и фантазии.
Богиня первых земледельцев
История человека на этой Земле насчитывала уже многие тысячелетия, когда он, наконец, овладел искусством одомашнивания растений и животных. Баланс биологического уравнения в этот момент смещается: основная власть переходит из мужских в женские руки. На место охоты и забоя скота приходит земледелие и животноводство. Родство магии Земли и магии женщины, как дающих жизнь и плодородие, делает фигуру Богини центральной в мифологии, одновременно способствуя росту престижа женщин в поселениях. Если матриархат когда-нибудь действительно существовал (в чем я лично сомневаюсь), он должен был развиваться в каком-либо из первых очагов земледелия. В наше время принято считать, что таких первоначально было три:
___Юго-Восточная Азия (Таиланд и т.п.) примерно 10 000 д.н.э. или раньше.
___Юго-Восточная Европа или Ближний Восток, тоже примерно 10 000 д.н.э.
___Центральная Америка и Перу. На 4-5 000 лет позже.
Важный вопрос о возможном воздействии одной территории на другую не был решен. Но, так или иначе, существует миф, широко распространенный в Юго-Восточной Азии, на островах Тихого океана, в Северной и Южной Америке, который представляется нам основным для многих ранних земледельческих культур.
Растения, окультуренные в Юго-Восточной Азии (где, скорее всего, зародился этот миф) такие как ямс, таро (колоказия?) и саговая пальма размножаются не семенами, а отростками и черенками. В то же время в хозяйстве человека появляются свиньи, собаки и домашняя птица. События мифа происходят вне времени, в мифологическом веке, Веке Предков, когда не было различия между женским и мужским, не было различия даже между людьми и животными. Медленно текла недифференцированная, сказочная эпоха, пока в определенный момент – и это был конечный момент – состоялось убийство. В некоторых мифах жертву убивает вся группа. В других совершается действие одного человека против другого. Но во всех мифах тело расчленяется, его фрагменты погребены, а из них вырастают пригодные в пищу растения, благодаря которым и до сего дня продолжается человеческая жизнь в этом мире. То есть, мы живем, потребляя плоть принесенного в жертву бога. Кроме того, в момент жертвоприношения, когда смерть пришла в мир, а с ней возник и поток времени, произошло также разделение полов. Так, вместе со смертью возникала возможность продолжения рода и рождения.
Таким образом, пары противоположностей – мужчина и женщина, смерть и рождение (возможно, также, познание добра и зла, как в библейской версии этого широко распространенного мифа) – пришли в мир, вместе с пищей, в конце Мифологического Века, вслед за мифологическим актом убийства. Именно тогда возник мир времени и дифференциации. И высокие ритуалы, священные обряды, с помощью которых поддерживается бытие этого мира во времени, как правило, представляют собой обряды жертвоприношения и реконструкции этого Мифологического Деяния. Действительно, мы можем символически интерпретировать даже жертву на кресте того, чья «Плоть … истинно есть пища, и Кровь … истинно есть питие» (Ин 6:55). Тогда жертва прочитывается как тайна в духовном смысле этой мифологической темы. Крест как астрономический знак Земли (в тексте рисунок), Христос на кресте, Христос на коленях своей матери в Пьете, и захоронение жертвы в утробе матери богини Земли являются эквивалентными знаками.
Раз в месяц луна умирает, погружаясь в солнце, чтобы вновь родиться от него, как тело первой жертвы умирает в земле, чтобы вновь родиться в качестве пищи. Именно поэтому в этой ранней, богине-центричной мифологии и Солнце, и Земля – женщина. В другом образе мужчина Луна порождает сам себя на солнце: творческий огонь солнца и творческий огонь утробы и менструальной крови, следовательно, представляют собой одно и то же. Эквивалентом также является огонь жертвенного алтаря.
Ранние изображения Великой Богини, принадлежащие мифологии земледельческой культуры, происходят не из Юго-Восточной Азии, а из Европы и Ближнего Востока; они относятся примерно к периоду 7000 – 5000 до нашей эры. Среди них примечательна маленькая каменная фигурка из окрестностей поселения Чатал-Хююк, в южной части Анатолии (известной сегодня как южная Турция), которая прекрасно иллюстрирует мифическую роль женщины в этом контексте. Она изображает женщину, стоящую спиной к спине с самой собой, с одной стороны обнимающую взрослого мужчину, а с другой, держащую в объятиях ребенка. Она — преобразовательница. Женщина получает семя прошлого и с помощью магии своего тела превращает его в будущее. Так преобразовывается мужчина, предоставляющий энергию. Таким образом, ребенок, мальчик, поддерживает жизнь, или, как говорят в Индии, дхарму, долг и закон своего отца, а мать представляет собой сосуд, в котором это чудо сбывается.
Как правило, животное, символизирующее власть солнца – лев; луну символизирует бык, чьи сияющие рога имеют форму полумесяца. В том же Чатал-Хююке мы находим керамическую статуэтку, изображающую богиню в момент родов, на троне, поддерживаемом по бокам львами. В Риме спустя шесть тысячелетий было создано мраморное изображение той же анатолийской богини (теперь под именем Кибелы), также на престоле и в окружении львов. В еще одном изображении из Чатал-Хююка (барельеф на стене часовни) мы снова видим Богиню во время родов, но на этот раз она дает жизнь не человеческому ребенку, а быку. Луна умирает в солнце: лев набрасывается на быка. Луна является небесным знаком жертвы: бык – животное, приносимое в жертву на Земле, в алтарном огне, земном аналоге солнца, а также огня утробы. Аналогично, тела умерших, приносимых в жертву, либо погребены в утробе Земли, либо преданы огню погребального костра, ради перерождения.
В одной из ранних индийских Упанишад, датируемой примерно 700 г. до н.э., есть рассказ о двух возможных духовных путях, которым необходимо следовать в смерти тем, чьи тела сожгли на погребальном костре: путь дыма и путь пламени. Первый отправляет умершего на Луну, в круг Отцов, для возрождения. Второй же уносит к солнцу, в золотой солнечный портал, ведущий в вечность, освобождающий от пут времени, позволяющий выйти на волю и больше никогда не вернуться. Таким образом, Великая Богиня обретает форму солнца, которое льет в чувственный мир энергию и свет, дающие ему жизнь и поддерживающие ее. Солнце может стать для тех, кто (как говорят писания) отдали все пламени его всепоглощающей любви, и посланником, и золотым порталом Совершенства Мудрости.
И так сказано, что, когда князь Гаутама Шакьямуни, на тридцатом году своей жизни, сидел недвижимо под деревом Бо, древом Просветления, к нему подошел Господин Иллюзий жизни, чья магия движет мир, и чье имя: Кама (Желание), Мара (Смерть, страх смерти), и Дхарма (долг и закон). Как Кама он показал формы трех своих дочерей сладострастных, но Гаутама был непреклонен. Как Мара он бросил на принца все оружие своего демонического хозяина, но Гаутама был непреклонен. Тогда, как Дхарма он бросил вызов погруженному в медитацию, чтобы доказать свое право на место покоя. После чего йог просто коснулся Земли пальцами правой руки, призывая Великую Богиню засвидетельствовать его право. И со звуком подобным грому, целой вселенной грома, как сто, тысяча, сто тысяч глоток, прозвучал голос, свидетельствующий его право, и слон, на котором ехал Дхарма поклонился в благоговении к Будде.
Тогда пришел на поклонение Космический Змей, Мучалинда, живущий под деревом Бо в огромном дупле среди корней. И когда разразилась страшная гроза с холодным штормовым ветром и ужасной тьмой, чтобы защитить сидящего, погруженного в медитацию, великая кобра обвилась кольцами семь раз вокруг его тела, раскрыв свой гигантский капюшон над его головой, и в течение семи дней так и стояла, пока небо не прояснилось. Затем змея расслабила свои кольца, приняла форму нежного юноши, поклонилась благоговейно Благословенному, и вернулась в свою обитель.
Ее зотолой век.
Первый высокий период царств, и силы и славы Богини был на заре цивилизации в долине Тигра и Евфрата и в долине Нила. В обеих областях ранние изображения богини (4 – 3 тысячелетия до н. э.) представляют мать, стоящую с младенцем на руках. В мифологии она появляется во многих формах и ролях, отображающих ее универсальность как посредника в преобразовании, как ограждающей, защищающей и обнимающей руководительницы процесса.
В Египте она сначала появляется в обличье обнимающей горизонт богини с коровьим лицом, Хатхор, «Дом Гора». Она Дикая Корова, четыре ноги которой – основа небес, ее живот усыпан звездами. Она так же появляется в виде верховной богини неба Нут, чья голова и руки находятся на западном горизонте, ноги и ступни – на восточном. Ее супругом в этой мифологии выступает Земля – бог Земли – Геб или Кеб.
В долине Тигра и Евфрата эти космические позиции противоположны: мужчина сверху, как небо, и внизу женщина, как Земля. Вначале из глубин первобытного моря появилась космическая гора. Название моря было именем богини, Намму, а имя горы, Ан-Ки, «Небо и земля». Ан (верх) с Ки (низ) породили бога воздуха Энлиля, который оторвал их друг от друга и поместил небо, своего отца, в вышине. Мы встречаем подобный рассказ у Гесиода (Теогония 153): Уран, небо, был отделен от богини Земли – Геи их сыном Кроносом. И у маори в Новой Зеландии (сельскохозяйственный центр Юго-Восточной Азии) мы встречаем подобную историю. Небо-отец, Ранги, лежал так близко от Папы, Земли, что их дети, боги, не могли выйти из утробы матери. Наконец Тане-Махута, бог леса, лег на спину, упершись спиной в тело своей матери, и ногами поднял отца высоко над ними. В Египте бог разделения был не ребенком, а родителем космической пары: Шу, бога воздуха, супруга Тефнут, богини с головой льва, иногда отождествляемой с такой же львиноголовой Сехмет, которая символизирует ожесточенную, разрушительную силу солнца, но являющейся супругой Птаха, бога-мумии новолуния.
В кльце объятий подобных женских персонификаций аспектов бытия Вселенной проходила вся жизнь и вершились все деяния и человека, и богов на протяжении веков, во время существования древнейших цивилизаций. Фараоны первых династий, почитаемые как воплощения Осириса, «заполняющего горизонт», носили в знак этой верховной власти ремень, украшенный спереди, сзади и по бокам медальонами, изображающими короволикую Хатхор, богиню Горизонта, а на поясе сзади висел хвост лунного быка, ее супруга, порождающего самого себя. Ястребоглавый сын Осириса, Гор, который идентифицировался с солнечным диском, пересекал небо в повседневном прохождении вдоль живота богини Нут, на закате входя в рот, располагающийся на западе, а на рассвете рождаясь из ее чрева на востоке, самопорожденный девственным рождением.
Они были не только всеохватывающими. Богини были средством осуществления всех преобразований. В фундаментальной легенде о смерти и воскрешении Осириса, обольщенный Нефтис, женой своего брата Сета, первый великий фараон был убит, заперт в гробу, и брошен в Нил. И именно благодаря верности своей жены Исиды, он был найден и воскрес, чтобы вечно царствовать в подземном мире как Судья и Владыка Мертвых. Это долгий и фантастический рассказ. Вспомним его краткое изложение: найдя тело своего супруга, Исида, исполненная горя, легла на него и зачала от него бога Гора, который затем стал фараоном в мире живых. Трон Осириса в загробном мире посещают и охраняют вместе Нефтис и Исида; троном Гора, живого фараона, является тело самой Исиды. Подобно Марии, она – Мать Бога, и Спаситель, восседает на ее коленях. Фараоны представлены кормящимися у ее груди.
Упадок Богини
Во всем нуклеарном Плодородном Полумесяце, в Малой Азии и на Балканах, селения, города и цивилизации Великой Богини существовали, в значительной мере, благодаря сельскому хозяйству. Но в это же время в соседних великих регионах на юге и севере (в Сирийской пустыне на юге, на пастбищах Европы и Западной Азии на севере) кочевали выносливые племена скотоводов: на юге – семиты, пасшие коз и овец, позже приручившие и верблюдов; на севере – различные разрозненные индоевропейские народы, представители культуры боевых топоров, скотоводы. В четвертом тысячелетии до нашей эры они овладели оружием из бронзы, в третьем освоили лошадь, а потом изобрели военную колесницу, во втором научились обрабатывать железо, и к концу первого тысячелетия до нашей эры уже доминировали в Европе и Западной Азии, от Ирландского моря до Цейлона. Эти воинственные племена были не терпеливыми земледельцами, а кочевыми всадниками. Их главными богами-покровителями были громовержцы, очень похожие на них самих: у семитов мы встречаем Мардука, Ашура, и Ягве, у индоевропейцев – Зевса, Тора, Юпитера, Индру.
В этот период среди некоторых приходящих с воинственными народами индоевропейских богов возникает тенденция: мужские божества женятся на местных женских богинях. В этом скрыта одна из причин столь многочисленных приключений Зевса. В первой долине он женится на одной богине, приходя в другую – на следующей, и это поведение было в порядке вещей. Но после начала культурного объединения всех этих областей список любовных историй Громовержца приобрел довольно живой и разнообразный характер. Вы могли бы сказать, что все это не более чем случайности мифологической истории.
У семитов возникла другая система. Волны их набегов со стороны Сирийской пустыни на Ханаан и Месопотамию происходят примерно в то же время, когда индоевропейцы теснят жителей этой территории с севера. Наблюдаются очень интересные и странные параллели, а так же некая синхронность в сравнении мифологических традиций, происходящих от семитов и от индоевропейцев. Однако в подавлении местных богинь первые были намного безжалостнее последних.
Первым из великих семитских царей Месопотамии был Саргон Древний (Саргон Аккадский), правивший около 2350 г. до нашей эры. Его скромное происхождение и тайное рождение сохранены в знаменитой легенде: мать положила ребенка в камышовую просмоленную корзину и пустила ее по реке. Спустя полтора тысячелетия эта история стала моделью для легенды о рождении и путешествии по реке Моисея (Исход 2: 1-3). «Река родила меня», – сообщает нам повесть о Саргоне, – «и она несет меня в Аккад. Водонос, взявший меня из реки, взрастил меня, как сына, выучил меня на садовника, и, пока я был садовником, богиня Иштар любила меня. Тогда я управлял царством».
Хаммурапи Вавилонский (ок. 1750 г. до н.э.) был вторым из прославленных семитских царей-воинов. Предполагается, что он мог быть монархом, упоминаемым в Книге Бытия (10: 8-12) как Нимрод: «Могучий охотник перед Господом». Именно периодом его правления датируется вавилонский эпос о солнечном боге Мардуке. Победа последнего над Тиамат, древней богиней первобытного моря отмечает момент решающего перехода в этой части мира: преданность всеобщей богине природы сменяется поклонением группе политически обусловленных племенных богов.
Мардук был богом-покровителем Вавилона, сделавшим город Хаммурапи великим. Старшие боги прежнего пантеона тряслись от страха, чувствуя приближение их общей пра-пра-бабушки. И в этот момент против нее выступил совершенно новый молодой герой-бог, непостижимый и недоступный для взгляда (он имел четыре глаза и столько же ушей, а когда его губы шевелились, вспыхивал огонь). Тиамат, издавала дикие, пронзительные крики, трясясь и дрожа всеми своими конечностями. Она наступала, произнося заклинание. Но Мардук выбросил свою боевую сеть, чтобы опутать ее, а когда она распахнула рот, пустил в него злой ветер, проникший в ее утробу. Он выпустил в нее стрелу, разорвавшую ее внутренности и пронзившую сердце. Тиамат была уничтожена.
Тогда своей беспощадной дубинкой он раздробил ей череп, а ятаганом разделил ее, как моллюска. Одну половину он поднял наверх, создав небесный свод, чтобы верхние воды не могли просочиться вниз на землю. Другую половину он поместил в глубинную Бездну. Когда же работа сотворения мира была завершена, Мардук разместил всех богов на полагающихся им местах: в небесах, на Земле и в Бездне. Наконец, он создал человека, чтобы служил богам, так чтобы все они могли свободно отдыхать на покое.
Как интересно! Раньше, в более древней культуре, богиня Вселенной была живая, органично соединяя в себе Землю, горизонт и небо. Теперь она мертва, а Вселенная уже не организм, а здание, с богами, отдыхающими в нем в роскоши. Они уже не персонификации энергий и работы стихий, они подобны богатым арендаторам, нуждающимся в слугах. И человек в этой системе уже не ребенок, появившийся на свет, чтобы цвести в осознании собственной вечной участи, а некий робот, созданный, чтобы служить.
Истинный духовный смысл этой тотальной победы мужского принципа над женским становится очевидным во второй великой вавилонской эпопее времен Хаммурапи, легенде о царе-герое Гильгамеше. Ощутив внезапный страх смерти, он отправился на поиски бессмертия. Пережив несколько приключений, Гильгамеш узнал о растении вечной жизни на дне первобытного моря, нырнул за ним и достал его. Но Гильгамеш так устал от всех своих подвигов, что, выйдя на берег, заснул, оставив возле себя недоеденное растение, которое проглотил оказавшийся поблизости змей. Вот поэтому змеи теперь могут сбрасывать кожу – как луна свою тень – и родиться вновь. Человеку же суждено умереть.
Саргон I был возлюбленным богини. При Мардуке и царе Хаммурапи она была убита. В следующем большом эпосе этих порожденных пустыней царей-воинов, она была проклята.
Ибо, как было сказано: когда Господь Бог обнаружил, что человек, созданный для работы в его саду, был соблазнен женой и змеем и вкусил от плода с дерева познания, сохраняемого Богом для себя, проклял он змея, присудив ему ползать на брюхе, и женщину, присудив ей рожать в муках, а своего непослушного садовника отправил трудиться в поте лица его, на Земле проклятого праха, рождающей тернии и волчцы. И далее мы читаем: «как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни». (Бытие 3).
Совершенно очевидно и доказательно, что два дерева в этой истории являются аспектами одного Дерева Бо – Просветления и Вечной Жизни, у подножия которого сидел принц Гаутама, где обитал космический змей Мучалинда, и где Богиня (здесь в сниженной форме, посланница змея, Ева) свидетельствовала о праве Человека прийти к познанию Света, теперь запрещенного для него.
Ее возвращение
Хочется спросить, почему евреи, единственные из всех народов, обитающих на этой прекрасной земле, так решительно отвернулись от богини и ее прекрасного мира. Земля, из которой был вылеплен Адам – прах («прах ты, и в прах возвратишься», Бытие 3:19). Богиня соседних Хананеев называется в писании «мерзость» (2 Царств 23:13). Действительно, «нет Бога по всей земле, но только в Израиле» (2 Царств 5:15), и что Бог, это, конечно, местный племенной Яхве – единственный: «Наш Бог единственный!»
Полностью противоположное понимание и отношение представлено в мифологических системах других великих объединений воинственных племен, которые в те жестокие века опустошали оседлые аграрные селения и города четвертого – первого тысячелетия до нашей эры. Бедуины пустыни, они тоже были патриархальными пастушескими народами, и их ведущие племенные боги были богами войны. Однако в конечном итоге, они оставались подданными великих сил природы, а за их пределами, кругу или ритму Судьбы, Мойре, «Доле», богине, которой был подвластен даже Зевс.
Когда индоевропейские племена пришли со своими богами на свежие территории, они не стремились полностью уничтожить богов и культы местных святынь. Их признавали, как богов и богинь природы, эти божества принимали другие имена, сохраняя свои собственные формы. Индоевропейский стиль позволял их богам вступить во владение местными святынями, жениться на местных богинях, и даже присвоить имена и роли божеств, действующих ранее на этой территории. Таким образом, это означает, что сравнительно варварские, воинственные громовержцы из пантеонов изначальных захватчиков, постепенно укрощались и смягчались в соответствии с оседлыми нравами основанной на сельском хозяйстве истинной цивилизации.
В книге «Моисей и монотеизм» Фрейд задается вопросом: почему именно тогда, когда все другие народы восточного Средиземноморья учатся поэтическому прочтению своих мифов, евреи более, чем когда-либо, утверждаются в конкретистском (Фрейд называет это «религиозным») способе интерпретации их идеи Бога. На мой взгляд, очевидная причина в том, что и они, и их племенной бог не могли понять, что воды Бездны (tehom), над которой носился Бог Элохим в первых двух стихах Книги Бытия, были не просто водой. Это была та сама древняя вавилонская богиня первобытного моря, Тиамат (ti’amat). И неспособность бога ощутить и принять поэзию ее присутствия здесь стала началом его непонимания всего, даже самого себя. Именно к ней, своей космологической супруге, следовало ему прислушиваться время от времени, когда хотел он бросить Книгу в своих непокорных детей.
Поразительно, но присутствие и мощь богинь постепенно вернули свою силу в Индии и в Греции, пережив все разрушительные последствия опустошительных для обоих регионов индоевропейских вторжений (середина второго тысячелетия до нашей эры). К восьмому веку до н.э. в Греции появляется «Одиссея» (которая, по мнению Сэмюэля Батлера, могла быть написана женщиной). Именно в ней рассказывается, как прекрасноволосая нимфа Цирцея, способная превращать людей в свиней и возвращать им прежний облик, посвятила воина Одиссея в тайны, не только своего ложа, но и, прежде всего, мира мертвых, а затем, тайны острова ее отца Солнца. В Индии в тот же период создается Кена Упанишада. В ней повествуется, как богиня Ума, дочь снежного пика, Гималаев, посвящает трех главных богов индоевропейского ведического пантеона (Агни, Ваю, и Индру) в трансцендентную имманентную тайну, брахман, посредниками которой они были, сами того не зная.
В Греции, в Элевсине, древний храм мистерий Деметры и Персефоны стал классической святыней, обладающей огромным влиянием; оракул в Дельфах, и в Пифии, столь же велик. А в Индии поклонение многочисленным именам и формам космической богини Кали (Черное Время) постепенно стало ведущей и наиболее характерной религией этой земли.
В год 327 г. до н.э. Александр Великий вошел в Пенджаб, и были открыты врата между Востоком и Западом. Он уже завоевал весь Ближний Восток. Культы и мистерии Египта, Греции, Анатолии и Ирана действовали вместе, в широком движении синкретических идей. Примерно к 100 г. до н.э. между Сирией, Индией и Китаем действовал Старый Шелковый путь (как его назвали), а к 49 году до нашей эры Юлий Цезарь покорил Галлию. Так что, ко времени рождения Христа во всем цивилизованном мире происходил обмен не только товарами, но также идеями и верованиями.
В то время главная для всего Ближнего Востока святыня Богини находилась в Ефесе (сейчас – Турция). По имени и форме это была Артемида. Именно там, в этом городе, в год Господа нашего 431, Марии было объявлено, что ей предназначено быть тем, чем Богиня была еще до начала времен: Богородицей (Матерью Божьей).
By the Greeks and Romans, Osiris was considered just another manifestation of Dionysus, and the Renaissance followed suit, as we saw in the rather free mixing of the two in Pico’s Oration. An ancient example is the text by Cicero quoted by Andrea that Ernesti later edited. As part of Cicero’s collected works, it was printed by Sweinheim and Pannaratz in 1471. An edition in Venice followed the same year and again in 1494 (Pease p. 90); Milan followed in 1498. It was often included with Cicero’s De divinatione, from which I have already quoted.
In this work, De Natura Deorum, Cicero says explicitly that the two deities, Dionysus and Osiris, are one and the same, Book III p. 58 (http://www.thelatinlibrary.com/cicero/nd3.shtml, translated at http://www.theoi.com/Olympios/DionysosGod.html):
Dionysos multos habemus: primum Iove et Proserpina natum; secundum Nilo, qui Nysam dicitur interemisse; tertium Cabiro patre, eumque regem Asiae praefuisse dicunt, cui Sabazia sunt instituta; quartum Iove et Luna, cui sacra Orphica putantur confici; quintum Nyso natum et Thyone, a quo trieterides constitutae putantur.
(We have a number of Dionysi. The first is the son of Jupiter and Proserpine; the second of Nile—he is the fabled slayer of Nysa. The father of the third is Cabirus; it is stated that he was king over Asia, and the Sabazia were instituted in his honour. The fourth is the son of Jupiter and Luna; the Orphic rites are believed to be celebrated in his honour. The fifth is the son of Nisus and Thyone, and is believed to have established the Trieterid festival.)
The one «of the Nile» is the Egyptian Osiris. Cicero would have learned about him from Herodotus, Book II of his Histories. There Herodotus says (http://classics.mit.edu/Herodotus/history.2.ii.html).
Such Egyptians as possess a temple of the Theban Jove, or live in the Thebaic canton, offer no sheep in sacrifice, but only goats; for the Egyptians do not all worship the same gods, excepting Isis and Osiris, the latter of whom they say is the Grecian Bacchus.
Herodotus also describes their rites in a way that shows us something about the Greek ones. (If it sounds familiar, it is because I quoted part of this passage in section 4.)
To Bacchus, on the eve of his feast, every Egyptian sacrifices a hog before the door of his house, which is then given back to the swineherd by whom it was furnished, and by him carried away. In other respects the festival is celebrated almost exactly as Bacchic festivals are in Greece, excepting that the Egyptians have no choral dances. They also use instead of phalli another invention, consisting of images a cubit high, pulled by strings, which the women carry round to the villages. A piper goes in front, and the women follow, singing hymns in honour of Bacchus.
Herodotus was translated into Latin as part of the great translation project initiated by Pope Nicholas V. The Latin translation of Herodotus’ Histories was printed in 1474, first by Pannartz in Rome and again in the same year in Venice, according to WorldCat.
A well-known account of Roman Osiris rituals in Latin was in Apuleius’s Metamorphoses, popularly known as The Golden Ass. It was first printed in 1469, one of the first books published in Italy, by Sweynheym and Pannartz. Other editions followed, in 1488 Vicenza, 1493 Venice, and 1500 Bologna. Matteo Boiardo translated it into Italian around 1480 (Fiorenza, Dosso Dosso, p. 46). In it we see similar parallels between the two cults, Isis and Dionysus. In her initial appearance to Lucius, Isis announces who she is known by names; some of them are also mentioned elsewhere as mothers of Dionysus (in Marvin Meyer, The Ancient Mysteries, in Google Books, p. 179; it is Book 11 p. 5):
The three-tonged Sicilians call me Stygian Proserpine. The Eleusinians call me the ancient goddess Ceres.
The Isis procession that follows the next day, as predicted by the goddess in Lucius’s dream, has much in common with Dionysian processions as seen on Roman sarcophagi and described in accounts of Dionysus. They make a noisy racket, although with sistra rather than pipes and cymbals. They carry vessels. There is a «winnowing fan» and «an amphora», both seen on sarcophagi (p. 182 in Meyer, Book 11 p. 10). And most tellingly (also p. 182, but p. 11 of the Latin text),
Another man carried the chest that contained the Secret Things of her unutterable mystery.
Clement of Alexandria, in an essay designed to ridicule the «mysteries», described a chest in the Greek mysteries; containing the «virilia of Dionysus». Here is what Clement says (http://www.theoi.com/Text/ClementExhortation1.html):
The Corybantes …got possession of the chest in which the virilia of Dionysus were deposited, and brought it to Tyrrhenia [Lemnos], traders in glorious wares! There they sojourned, being exiles, and communicated their precious teaching of piety, the virilia and the chest, to Tyrrhenians for purposes of worship. For this reason not unnaturally some wish to call Dionysus Attis, because he was mutilated.
According to WorldCat, Clement’s work, including the text relevant here (Exhortation to the Greeks), was published in Latin in 1502. It would have existed in Greek manuscript before that.
Again, in the eyes of the Renaissance, we have a case of the same god worshiped in similar fashion in two countries. If not from Herodotus, they knew from Diodorus what Isis held sacred (Book IV, p. 6). I put in bold print the most important words on this question:
…in ancient times the Titans formed a conspiracy against Osiris and slew him, and then, taking his body and dividing it into equal parts among themselves, they slipped them secretly out of the house, but this organ alone they threw into the river, since no one of them was willing to take it with him. But Isis tracked down the murder of her husband, and after slaying the Titans and fashioning the several pieces of his body into the shape of a human figure, she gave them to the priests with orders that they pay Osiris the honours of a god, but since the only member she was unable to recover was the organ of sex she commanded them to pay to it the honours of a god and to set it up in their temples in an erect position.
On the identity of the two gods, there was also Plutarch, On Isis and Osiris 35 (http://penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Roman/Texts/Plutarch/Moralia/Isis_and_Osiris*/B.html):
That Osiris is identical with Dionysus who could more fittingly know than yourself, Clea?
Clea is the priestess at Delphi to whom Plutarch is addressing the work. He then compares the two: in the procession to bury the Apis bull, observing:
… the priests…indulge in shoutings and movements exactly as do those who are under the spell of the Dionysiac ecstasies….For the same reason many of the Greeks make statues of Dionysus in the form of a bull…Furthermore, the tales regarding the Titans and the rites celebrated by night agree with the accounts of the dismemberment of Osiris and his revivification and regenesis.
I have not been able to determine whether Plutarch’s essay was available in Latin in the 15th century. According to Ingrid D. Rowland, The Culture of the High Renaissance, p. 50, it was; she cites no evidence, but her claim makes sense, given the intense interest in the Osiris myth at that time. The Moralia, of which the essay was a part, was first printed in 1509 Venice, according to Babbit, editor of the Loeb edition (p. xxiii). But before that many essays had been printed in Latin translation, he says (p. xxviii). I see on WorldCat that Latin translations of some of his philosophical works were printed in 1477, but I don’t know which ones. Also, manuscript editions were readily available to people with the right credentials in the centers of learning. The 1509 Greek edition was based primarily on the manuscripts of Bessarion, which he had willed to the city of Venice at his death in 1469 (p. xxiv). These manuscripts were quite easy for noble citizens of the city to get on loan, requiring only a signature (Lotte Lobowsky, Bessarion’s Library and the Biblioteca Marciana: Six Early Inventories, Rome 1979, which I quote extensively at http://forum.tarothistory.com/viewtopic.php?f=11&t=613&p=8936&hilit=bessarion#p8936).
And here is a poem by the ancient Latin poet Tibullus that merges the two gods Dionysus and Osiris (http://infomotions.com/etexts/gutenberg/dirs/etext06/eltib10.htm), in an elegy touching on the miracle of the rising of the Nile, and to what the Egyptians attribute it:
..On thee they call! Or in sepulchral shade,
The life-reviving, sky-descended powers
Of bright _Osiris_ hail,—
While, wildly chanting, the barbaric choir,
With timbrels and strange fire,
Their Memphian bull bewail.
Osiris did the plough bestow,
And first with iron urged the yielding ground.
He taught mankind good seed to throw
In furrows all untried;
He plucked fair fruits the nameless trees did hide:
He first the young vine to its trellis bound,
And with his sounding sickle keen
Shore off the tendrils green.
For him the bursting clusters sweet
Were in the wine-press trod;
Song followed soon, a prompting of the god,
And rhythmic dance of lightly leaping feet.
Of Bacchus the o’er-wearied swain receives
Deliverance from all his pains;
Bacchus gives comfort when a mortal grieves,
And mirth to men in chains.
Not to Osiris toils and tears belong,
But revels and delightful song;
Lightly beckoning loves are thine!
Garlands deck thee, god of wine!
We hear thee coming, with the flute’s refrain,
With fruit of ivy on thy forehead bound,
Thy saffron vesture streaming to the ground.
And thou hast garments, too, of Tyrian stain,
When thine ecstatic train
Bear forth thy magic ark to mysteries divine.
Of course in Diodorus it is Dionysus who is credited with the invention of the plow. I found this poem quoted by Cartari, 1647 edition; this work on mythology was first published in 1556. If Cartari knew it, certainly humanists before him did as well.
For our purposes, the point is that anyone wishing to project Dionysus onto the tarot trumps of the late 15th and early16th century would have had much more relevant imagery to choose among if the myths of Osiris, as presented by the Greek and Latin authors, was also available to them.
Isis was well enough known even in 1445 that in Ferrara there was a theatrical production calledIside in that year, in which the future Ercole I allegedly participated. Also, Ciriaco of Ancona visited Egypt as far as Cairo in 1435, taking numerous notes and copying inscriptions. He then talked with others of his experiences, including one visit to Ferrara at least, in 1449; it is mentioned primarily because he described what he saw of Belfiore, Leonello’s country estate, including most importantly the paintings of the Muses there.
Thus Osiris was very much in the ascent by the late 1490s. The Borgia Pope Alexander VI not only traced his ancestry back to Osiris, but had his apartments decorated with frescoes illustrating the myth of Isis and Osiris as presented by Diodorus, featuring prominently the Borgia Bull, now the Apis bull, incarnation of Osiris:
Not to be outdone, the Emperor had his genealogy done, too, showing him with the same ancestor, and had Durer draw him surrounded by what were considered hieroglyphs:
Many of the texts—Apuleius, Herodotus, Diodorus, Plutarch, Clement—also talked about the «hieroglyphs», ancient pictures that meant common ordinary things like birds and oxen to the vulgar but divine things to the wise (see my posts at http://forum.tarothistory.com/viewtopic.php?f=11&t=603). They were not tied to Egypt: it was believed that the Romans also used them, and they existed alongside ordinary phonetic writing, for the most sacred things. Many Italian writers discoursed on hieroglyphs in this way, including Filelfo in Milan but most famously Alberti in his The art of building, in ten books, in manuscript from about 1450, augmented until his death in 1472 and printed in 1485. Of the Egyptians’ sacred writing he said(p. 256 of Rykwert et al trans.),
the method of writing they used could be understood easily by expert men all over the world, to whom alone noble matters should be communicated
.He quickly added that the Romans used this method as well. As such, the humanists could make up hieroglyphs themselves; the most famous early example was Alberti’s «winged eye», c. 1438 (Wind, Pagan Mysteries of the Renaissance). And in 1499 Venice came the Hypnerotomachia(Strife of love in a dream). a fantasy novel that pictured and sometimes deciphered many such constructions.
So likewise the tarocchi cards themselves could become hieroglyphs, meaning a way of writing in pictures that would hide their deeper meaning from the vulgar but disclose it to the wise. This word «hieroglyph» was in fact applied to the 22 special cards in the Anonymous Discourse of c. 1570 in northeastern Italy, and also in other works, 1603 and 1676, as quoted by Ross G. R. Caldwell at http://www.tarotforum.net/showthread.php?t=94755.
The literature about Dionysus, to be sure, surpassed that of Isis and Osiris. In Latin, there was, besides the things I have already mentioned, a graphic depiction of suppressed rites in Rome in Livy’s History of Rome. Also, Ovid treated of Dionysus in the popular Metamorphoses, Ars Amoreand Fasti. There was also Virgil’s Georgics, of which Dionysus was a main subject.
In Latin translation, Plutarch made incidental comments about Dionysus and his followers in hisParallel Lives, a highly popular book, first published in Latin translation in 1470 Rome, then 1478 Venice and often thereafter. The main lives of relevance are Theseus, in which we learn much about his wife Ariadne, Mark Antony and Alexander the Great.
Also originally in Greek but translated before 1505, there were also the dramatists, notably Euripides’ Bacchae and Aristophanes’ Frogs; in both, Dionysus is a major character. Euripides’ play had been known in manuscript since the 14th century in Italy (Loeb edition, p. liv) and was printed in Greek and Latin in 1503 Venice. Aristophanes’ Frogs («Batrichoi»: the Bacchantes croaked like frogs) in Greek and Latin was printed in 1498 Venice. There was also the Church Father Clement of Alexandria, whom I have already quoted. There were references to the «mysteries», mainly Orphic, in Plato’s works, as translated by Ficino and others. (For more on Plato’s Orphic aspect, see Graeme Nicholson, Plato’s Phaedrus and the Philosophy of Love. pp. 132ff and Robert McGehey, The Orphic Moment: From Shaman to Poet-thinker in Plato, Nietzsche, and Mallarme, pp. 37ff.)
In Greek only during this period, there were the references in Neoplatonist works, the accounts of local cults in Pausanias’s Description of Greece. I have already mentioned the very long Dionysiaca by Nonnus, printed in starting 1507, and in 1569 with a Latin translation, but known as such to humanists and artists since Poliziano (d. 1494) identified it in the late 15th century. Many other works contained short references, as well as the works, mostly in Latin but also in Italian, of the humanists themselves.
. http://dionysisandtarot.blogspot.com/2012/04/a5-dionysus-and-osiris.html
«The Mysteries are revealed, not primarily by the reception of information anent them and their processes, but by the action of certain processes, carried out within the etheric body of the disciple; these enable him to know that which is hidden; they put him in possession of a mechanism of revelation, and make him aware of certain radiatory and magnetic powers or energies within himself, of which constitute channels of activity and modes whereby he may acquire that which is the privilege of the initiate to own and use.»
(The Rays and the Initiations — Alice Bailey & Djwhal Khul p.337)
Irma Tabidze ~ ირმა ტაბიძე 